@темы: музыка

@темы: музыка

@темы: музыка

@темы: музыка

Луи Гаррель

читать дальшеМолодой поэт Франсуа майским утром 1968-го возвращается домой с баррикад и встречает день с семьей. Так повседневность сменяет историю: за революцией следует завтрак с матерью и дедом, показывающим внуку фокус. Этой сцене из «Постоянных любовников» Филиппа Гарреля еще предстоит войти в киноучебники. Режиссер, которому в том мае было 20 лет, списал роль Франсуа с себя и отдал сыну Луи. Убедительности добавляет то, что мать Франсуа играет настоящая мать Луи – актриса Бриджит Си, деда – соответственно, Морис Гаррель. Гаррели – это полноценная кинематографическая династия, по их работам можно изучать историю французского кинематографа.

Морис, ставший актером в не самые благополучные для профессии 1950-е, не боялся экспериментов – его можно было увидеть и у радикального маоиста Марина Кармица (забросившего впоследствии режиссуру и основавшего медиаимперию MK2) в меланхоличной зарисовке «Темная ночь, Калькутта» по тексту Маргерит Дюрас, и в короткометражке родного сына, вундеркинда, начавшего снимать в 16 лет. К 20 годам Филипп уже стал известным авангардным режиссером. Его учителя – гении «новой волны», не имея возможности снимать свое кино, делали это в воображении и в рецензиях. Филипп перешел к прямым действиям, минуя промежуточную роль кинокритика и возмужав на баррикадах. Сплотившиеся вокруг него ровесники бросали учебу и начинали заниматься творчеством. Этот круг молодых единомышленников окрестили «денди 1968 года», а их фильмы, объединенные общим названием «Занзибар», пришли на смену «новой волне». Почему Занзибар? Один из этих денди, амбициозный Серж Бар, хотел добраться до архипелага и снять свой фильм там. По пути он бросил кино и принял ислам.

Для Филиппа Гарреля веселый май стал своего рода первичной психоаналитической сценой, к ней он будет раз за разом возвращаться в фильмах. Его сын Луи прославился после первой крупной работы – роли синефила и страстного левака Тео в «Мечтателях» Бертолуччи. Кажется, что иначе и быть не могло – именно фильм о 1968-м должен был прославить младшего из Гаррелей, вмиг сделавшегося объектом вожделения культурных девушек со всего света. Любопытно, как разошлись их дороги с Евой Грин, дебютировавшей в той же картине. Свой символический капитал она предпочла вложить в экспортную статью и стала звездой голливудских блокбастеров. Луи посвятил себя авторскому кино. Его агент в шутку жалуется, что из-за своей избирательности актер теряет деньги, слишком часто отказываясь от выгодных предложений. Кроме того, не боится играть спорные роли. В драме по роману Жоржа Батая «Моя мать» он проводит время в кадре преимущественно голым, разыгрывая запретную страсть с героиней Изабель Юппер. А в картине «Все песни только о любви» играет юношу, который, будучи не в силах разобраться в любовных взаимоотношениях с женщинами, отдается бойкому школьнику, читающему ему стихи Андре Бретона.

Есть два режиссера, у которых Луи регулярно снимается: Кристоф Оноре и отец. Филипп Гаррель на протяжении всей жизни реализовывает грандиозный автобиографический проект, переводя важнейшие личные опыты в художественные фильмы. Формальный дебют Луи состоялся еще в два года в фильме отца «Она провела много времени в свете софитов...». Мать запретила снимать маленького сына, Филипп выкрутился с завидным изяществом: в одной из сцен он долго обсуждает с другом, режиссером Жаком Дуайоном, как следует снимать собственных детей в кино и как об этом договориться с их матерью. А затем ставит перед камерой фотографию малыша. Полноценный дебют Луи состоялся четыре года спустя в «Спасительных поцелуях» – самом интимном фильме Гарреля.

В «Постоянных любовниках» Луи ужасно похож на главного актера «новой волны» Жан-Пьера Лео. Это сравнение не случайно: Гаррель считает Лео своим наставником. Существует даже легенда, что тот является крестным отцом актера. Луи, наверное, единственный представитель поколения, которому главный киноведческий журнал Франции Les Cahiers du Cinéma готов посвятить целый номер, опубликовав интервью на 11 полос. Он фанатичный театрал, его главный кумир – Ариана Мнушкина, создавшая «Театр дю солей». Ее имя возникает в беседе с Луи каждые пять минут (когда он не цитирует Льва Толстого).

Серьезное увлечение театром сказывается и на актерском подходе Гарреля. Их последняя совместная работа с отцом «Граница рассвета» – история любви молодого фотографа и актрисы. Традиционный для Гарреля-старшего фильм, заново обыгрывающий основные мотивы его творчества (и прежде всего роман с певицей Нико), неожиданно оборачивается кайданом, фильмом о призраках. Как сыграть человека, который видит в зеркале призрак любимой женщины? Луи держал в голове автопортрет Гюстава Курбе «Отчаявшийся», представляя, что именно эту картину видит в зеркале его герой. Любовь к живописи – это тоже семейная черта.

***



***



***



***



***



***



***



***



***

@темы: кино, биографии

Вена в ритме вальса


35photo by Darn Cat

@темы: минимализм

Paranoid Park (Параноид парк) фильм Гаса Ван Сента

читать дальшеУ Гаса такое кино, что о нём нельзя рассказать тому, кто его не видел. Трудно передать словами красоту катания на скейтах длинноволосых подростков или движения симпатичного паренька по коридору. Фильмы Ван Сента почти немые, поэтому и говорить об их сюжете и смысле или невозможно, или как минимум глупо.

Фильм, вроде как повествующий историю, которую можно на пальцах показать, и рассказать за одну минуту, на первый взгляд ни чем не интересен, а на самом деле будоражит кровь. На месте подростков мог быть кто угодно: престарелые рокеры, работники шахты или племя индейцев, проживающих в Южной Америки. Сюжет и история лишь демонстрируют кальку общества. Открывают глаза кадры, когда скейтбордисты выходят из своих классов, идя к директору, все одинаково похожи, а в реальной жизни друг с другом не знакомы даже. Это забавно и очень грустно одновременно. Ван Сент тянет струну одиночества и вездесущей фразы «Ай донт кэяр». И даже самому режиссёру безразлична судьба главного героя, он, как и всё и все вокруг, эгоистично поёт свою песню.

Выбрасывая из рукава уже знакомые приёмчики, Гас не самоповторяется, а лишь доказывает необходимость совместимости истории и формы её повествования. Другими словами, о бесповоротном событии из жизни обычного подростка, можно снять только такой фильм и только так, чтобы лишить зрителя возможности задуматься о конкретном герое Алексе (в этом плане отлично вышла сцена разговора с полицейским). Режиссёр делают сразу несколько точных ударов, отвечая на главные вопросы личностного портрета героя, мы больше не думаем, кто он такой, а сразу улавливаем картинку мира в целом, зрителя тянет оглянуться вокруг и разглядеть, что Ван Сент снимает фильм о нас.

Отдельные моменты заставляют поверить в возможность ГВС снять ещё не одну ленту по этой схеме. Кажется, что вот, наконец, он нашёл себя, обрёл язык, на котором может выражаться. Возможно, что именно эта трилогия станет «автографом» Гаса.

Сцена секса, как и сцена расставания Алекса с девушкой безмолвны, зритель может вздыхать за героев и говорить вместо них. ГВС показывает нам: вы видите всякие пустые мелочи, а то, что одиноки, то, что всем на вас наплевать, вы заметить не в состоянии. Вам проще осудить скейтбордиста, чем прийти в Паранойд Парк, незваный мир одиночества и тотального «Донт Кэяр».

Удивительно, но визуальный ряд и музыка намного красноречивей всех слов, сказанных в фильме. Зритель больше не понимает человеческого языка, достучаться в его разум возможно, лишь проникнув в его сердце.

Гас оттачивает своё мастерство с каждым новым фильмом. Похоже, он забирает только лучшее из предыдущих картин. Руководство Канн кусает себе локти, что за «Слона» не дали сразу три Пальмовых ветви Ван Сенту, так сказать, авансом.

Удачи, Гас, и спасибо тебе!

@темы: кино

Elephant (Слон) фильм Гаса Ван Сента, главный приз Каннского кинофестиваля - 2003 «Золотая Пальмовая Ветвь»

читать дальше- Ну что сегодня все умрут?
- Я никогда не целовался, а ты?

Непонятный и неоднозначный фильм. После просмотра фильма находишься в полном недоумении. Что же хотел этим фильмом сказать режиссер? Показать проблемы американских школ или проблему «одиночества в толпе», когда вроде бы, как и находишься среди людей, но никто тебя не понимает.

Сюжета как такого в фильме нет. Один день из жизни обычной американской школы, с набором обычных персонажей: смазливые девчонки с постоянными разговорами о шмотках и парнях, крутой парень, играющий в местной футбольной команде, чудак с фотокамерой, чернокожий, азиат, бездушные учителя, странная девчонка в очках, несколько неудачников. В общем, полный комплект для какого-нибудь «Американского пирога».

Но что-то здесь не так. Не так как должно быть в комедии. Да и не комедия это вообще. Классическая музыка вначале фильма настораживает. Что-то должно обязательно произойти. Штучные пейзажи, штучные персонажи. Странный урок, где учат, как вычислить в толпе гомосексуалиста. Урок физики и странный парень с потухшим взглядом на последней парте — объект насмешек всего класса. Кто-то опаздывает на уроки и его вызывают к директору. Немая сцена в его кабинете.

Все происходит очень плавно, но от этого менее тревожно не становиться. Заметно лишь работа оператора, умело разыгрывающего одну и ту же сцену с разных ракурсов. Все актеры не профессионалы и играют с застывшими выражениями лица. Как в компьютерной игре. Потом не менее сцена дома. Компьютерный шутер под музыку Бетховена. Ноутбук, Интернет — магазин по продаже оружия, первая посылка, сцена в душе, план операции, поездка в школу…

И тут происходит кульминация всего повествования. Все обыденно, как в компьютерной игре, причем не самого лучшего качества. Но от этого еще более жутко. Никаких криков о помощи, никакой жалости, никакой полиции. Легко ли убить человека? Когда ты на грани то да, легче чем пройти очередной уровень в игре, легче, чем сыграть партию на пианино.

Фильм «Слон» и Гас Ван Сент — триумфаторы Каннского фестиваля, получившие признание суровых критиков и неоднозначное отношение зрителей. Даже к какому-то жанру фильм тяжело причислить, не то, что оценки ставить. Одно я знаю точно: фильм не похож ни на что другое, что я видел до этого.

P/S: А Вы не задумывались, почему у фильма такое название? Я как-то читал, что слоны никогда ничего не забывают. Если Вы однажды обидели слона, и снова встретились с ним через 10 лет, он всё ещё будет вас помнит, держать на Вас обиду, и даже может отомстить.

@темы: кино

The Reader (Чтец)

читать дальшеЭкранизируя роман Шлинка, Стивен Долдри избавился от первого лица. Он не берёт в расчёт, что книга написана от лица главного героя, Михаэля Берга, оставляя в стороне её повествовательную часть, остановившись на содержательном наполнении своей картины, титрами отмеряя место и время, представляя тридцатилетний вал событий как составленный из биографических фрагментов драматически связанный фактологический

Сделав Берга простым участником истории, режиссёр позволяет зрителям самостоятельно оценивать поступки и мотивы действующих лиц, определяя причины и следствия, делая выводы о свойствах характеров и их взаимодействиях между собой. Избавившись от лишних слов, Долдри все выставляет напоказ, тем не менее, точно воспроизводя в изображении скрытый авторский текст.

Художественный текст режиссер облек в живой поток кадров, начинающийся с внезапного приступа болезни, которая сводит пятнадцатилетнего подростка с красивой взрослой женщиной, из чего между ними возникает бурный и непродолжительный роман, обрастающий встречами и горячими выбросами секса, неудержимым жаром юности и повелительной волей опытного знатока, доминирующего над начинающим и подчиняющего себе робкого первооткрывателя половой жизни.

Постель была местом встречи, но наполнял её не только секс, он был лишь началом, а потом стал наградой, которой женщина одаряла парня за озвучивание недоступных ей книг. Разговоры, споры, ссоры — случайно оброненные фразы, раскрывающие счастливое безумие того, кто тянется и расчётливость той, которая ведёт. Много постели? Но, по тексту Шлинка, меньше и не могло быть, посему волновать должен не избыток простыней и голых тел, а твёрдость и выдержка восемнадцатилетнего Дэвида Кросса, уходящего своей работой в зрелый профессиональный прорыв.

Вызывающе откровенный голяк стоящего в полный рост «пятнадцатилетки» строгим взглядом остужает Кейт Уинслет, сосредоточенно омывающая доверившегося ей дружка, представляя в этом тотальное недоверие её героини и подчёркнутую книгой помешанность на чистоте, объяснение которой можно будет найти только потом, в разрыве лет, когда внезапное расставание героев обернётся не менее внезапной встречей, переворачивающей, всё, что у них было в мгновениях короткого временнОго пути.

Былое возвращается Михаэлю мучительными думами о пережитом разрыве, пришедшие с именем, прозвучавшем в зале уголовного суда: Хана Шмиц, обвиняема в преступлении против человечности, охранник лагеря смерти, та самая женщина, что, притянув его к себе, бросила на произвол судьбы, умчавшись прочь, не попрощавшись, от беды. Выездной семинар студента-юриста наполняется личными размышлениями о мере ответственности, о возмездии и снисхождении, о прощении и искуплении вины.

Открывшиеся подробности биографии подсудимой, не идейные, но личные свойства которой подтолкнули женщину к вступлению в SS, не соотнося своего участия с существом организации, видя в ней лишь посильную работу для своего необразованного ума. Исковерканная психологическим надломом личная жизнь и преступное участие в массовом уничтожении людей, не осознанная и внутренне не мотивированная жестокость, не перестающая от этого таковою быть.

Человеческое и юридическое мешается в голове студента, но, если в книге, Шлинк выводит в тексте весь его мыслительный процесс, то Долдри, следуя своей манере, доверяет актёрам и Кросс слезами в падает в отчаяние, стремясь понять, вникнуть и простить, не зная как совместить право и справедливость, испытывая жалость к беспомощному, безжалостно разрывая своё сердце порывами несдерживаемых чувств.

Колебания, сомнения и нерешительность, обида за то, что был игрушкой, пусть не игрушкой, но пешкой в чужих руках, испытывая сострадание и сочувствие к слабости, к человеческой неустроенности, толкнувшим его обидчицу на кривую дорожку обманчивого устройства своего жизненного пути, разменивая своё благополучие на холодное равнодушие к другим.

Мучительные трансформации Дэвида Кросса созвучны меняющемуся облику Кейт Уинслет, героиня которой на себе испытывает гибельность собственного невежества, непоправимого для мертвых и безысходное для неё самой, замирая со слезами отчаяния в расширившихся от испуга глазах, позволяя совершиться правосудию, которого, скажи свою правду, она вполне могла избежать.

В условности публичного процесса просматривается гуманитарный аспект, обнажающий внутренние весы сомневающегося Михаэля, отправляющегося бродить по лагерным баракам, взвешивая личную боль и безмолвные муки чужих страданий, ища решения и не находя равновесия, как не нашёл его Шлинк, оставивший в романе те же сомнения, с которыми зрелый Райф Файнс заглядывает в лицо последней из выживших жертв, надеясь там увидеть правильный ответ, зная который, престарелая Хана не захотела выйти из-за тюремных стен.

Шокированный суровым приговором, Михаэль, спустя годы, начитывает кассеты текстов, оправляя их в тюремное забытьё своей первой женщины, настойчивостью побуждая её, научившись грамоте, наверстать то, что должно было сделать давным-давно, но, встретившись с ней, видит непоправимость прошлого, которое, волей Ханны, пошло иначе, чем оно могло быть.

В этом месте Шлинк и Долдри расходятся: писатель остаётся с сомнениями главного героя, бессильного соединить закон и справедливость, а устранивший автора режиссёр, склоняется к общепринятой оценке выбора, когда нет неизбежности вариантов, однако сделав который, вернуться и поправить уже ничего нельзя. Можно лишь печалиться и сожалеть, раскаиваться или искать оправдания, смотреть в будущее или, как Ханна, избавиться от него.

@темы: кино